Разномыслия в Церкви: как извлечь пользу и избежать вреда?

Разномыслия, иначе говоря, разногласия в Церкви — это то, с чем рано или поздно столкнется всякий вошедший в ее ограду. Кто-то услышит от своего приходского священника призыв причащаться как можно чаще, а затем прочитает на «охранительном» православном сайте текст о пагубности «пропаганды сверхчастого причащения». Кто-то увлечется книгами протопресвитера Александра Шмемана, а затем получит от ученого архимандрита весьма настоятельный совет — книги эти выбросить, а о прочтении их непременно на исповеди сказать…

Разногласия в церковной ограде могут смущать, огорчать, ранить, и в первую очередь тех, для кого все, происходящее в Церкви, предельно серьезно и насущно необходимо. Когда-то они могут грозить и более серьезными последствиями — вплоть до расколов, которые потом сложно будет уврачевать.

Четвертый Вселенский Собор в Халкидоне. Василий Суриков, 1876

Церковь — это не то место, где истина рождается в спорах. Но с другой стороны, Церковь — это живая жизнь, и абсолютного единомыслия во всех вопросах в ней быть не может. И спорить тоже когда-то приходится, отстаивая то, что тебе дорого, чем ты дышишь. Если бы в Церкви не было слышно никаких споров и не наблюдалось никаких разногласий, это означало бы принуждение к молчанию, тотальный запрет на высказывание собственного мнения. Посему — слава Богу, что споры слышно, и Церковь — сообщество свободных людей.

Главный вопрос в данном случае — вопрос о плоде, о результате. Что нужно, чтобы разногласие не выходило за ту черту, за которой кончается Православие, чтобы любое разномыслие в конечном итоге вело не к катастрофе, а к духовному обретению?

Вавилонская башня непонимания

«Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет, и выйдет из него не дело, только мука» — всем известны эти строки из басни Крылова о рыбе, птице и ракообразном. С одной стороны, в разговоре о церковных разномыслиях странно упоминать басню, а с другой — это почти зеркальная метафора того, что сейчас в Русской Православной Церкви происходит. Ведь в ее истории уже был момент, когда разномыслие повлекло за собой разделение, не преодоленное до сих пор, даже и спустя три века.

Ни для кого не секрет, что сегодня ситуация в плане многообразия (а зачастую — полярности) мнений в церковной ограде является очень острой. Виновен ли в этом Интернет, при наличии которого можно высказываться по любому вопросу,— не столь важно. Интернет как нож, которым можно убить, а можно отрезать голодному кусок хлеба (интересно, что произошло бы, будь у Ария, к примеру, доступ в социальные сети?). Важно иное — мы видим, что разнонаправленные высказывания (и действия) наших единоверцев нередко заставляют Церковь содрогаться и мучиться.

Для начала нужно понять, что мы подразумеваем под словосочетанием «церковное разномыслие». Сразу можно определить, что оно относится к сфере церковной жизни. А что такое церковная жизнь? Жизнь в Церкви немыслима без молитвы и Литургии, которая предполагает некоторую степень покаянного чувства в человеке и стремление жить по Божиим заповедям, данным нам в Евангелии. Казалось бы, что в данном случае можно обдумывать — по-разному? Богослужение в Православной Церкви совершается по одному и тому же, заведенному много веков назад чину. Углубленность молитвы зависит только от желания человека общаться с Богом, а стремление жить по Божиим заповедям и раскаяние в грехах кто измерит, кроме Самого Господа? Так какие могут быть разномыслия? Однако все просто только в теории. На практике же получается все совсем иначе — сложнее, многообразнее. По-разному.

Толковый словарь Дмитрия Ушакова дает такое значение слова «разномыслие» — «несогласие во мнениях, несходство мыслей, убеждений». В богословском смысле разномыслия полезны, и именно о подобном говорил апостол Павел в Первом послании к Коринфянам: надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные (1 Кор. 11, 19).

Конечно, церковная традиция вовсе не исключает разномыслия. Как выразился Святейший Патриарх Кирилл в одной из недавних проповедей, без свободного слова Православие обеднело бы «на сотни богословских трудов», без свободы творческого самовыражения не было бы «многообразнейших образцов иконописи, церковной архитектуры». И это именно так. У нас не было бы Символа веры, мы не могли бы объяснить тем, кто еще не вошел в церковную ограду, Кто такой Христос, если бы мы не имели свободы рассуждения. Все православные храмы были бы похожи один на другой, в них не было бы икон, росписей — только небольшие окна и изображения рыб на стенах, узкие двери и каменные холодные полы…

Христианство — мир яркий, интересный, многообразный. Вот и спорят уже две тысячи лет о Таинстве Причастия, утверждают новые богослужебные чины, разбираются в богословских нюансах. Но вера — очень хрупкая вещь, и при этом она простирается на всю жизнь человека, поэтому, разрушая суть веры, искажая ее, можно разрушить и исказить всю жизнь. Видимо, поэтому, продолжая говорить о разномыслиях в Церкви, нужно сказать о разномыслиях, существующих в среде церковных людей.

Уже много лет, с момента образования на просторах бывшего Советского Союза государства, где мы все с вами живем, существует проблема документов, в написании которых содержатся цифры, коды и прочее. Прогресс на месте не стоит — вот уже скоро и биометрические паспорта введут в обиход. Но определенная часть церковного люда в страхе перед гибелью души не хочет принимать даже простейший пресловутый ИНН, индивидуальный номер налогоплательщика, без которого на официальную работу устроиться довольно трудно. На спасение души наличие этой официальной бумаги никак не влияет; но сколько бы раз ни разъяснялась позиция Церкви на этот счет, количество «инэнэнщиков» не уменьшается, а скорее уходит в подполье.

К этой же группе «органично» примыкают и маргиналы, самостийно прославляющие Ивана Грозного, Григория Распутина, Иосифа Сталина и прочих одиозных исторических личностей. Самодеятельные акафисты, иконы этим людям при желании можно найти — и не только в коллекции церковных курьезов. Впрочем, такие странные предпочтения в плане примера святой жизни так же гармонично соединяются с рассказами об исцелении освященной землей, святой водой и прочими атрибутами церковного быта, которые сами по себе не имеют никакой силы при отсутствии по-настоящему христианской веры.

В последнее время много стали говорить и о реформировании структуры Церкви, и о ее внешней деятельности, заключающейся во взаимодействии с другими общественными институтами. Появилось разделение на консерваторов (их называют еще фундаменталистами) и на либералов (сиречь модернистов). Даже сайты соответствующие создаются, где противоположные мнения по вышеозначенным вопросам высказываются. Должна ли Церковь выходить за свои пределы, идти на улицы с открытой проповедью христианства? Можно ли громко заявлять о церковной позиции, стараться влиять на все общество, включая и политическую сферу? Нужно ли перестраивать механизмы внутреннего регулирования жизнедеятельности Церкви как социального института?.. Кто-то аргументированно говорит «да», а кто-то — не менее аргументированно — «нет». А Церковь меж тем чуточку потряхивает, впрочем, скорее не от разномыслий как таковых, а от яростных нападок извне. Нападки эти, и по мнению церковных либералов, и с точки зрения церковных консерваторов (хотя бы в этом они риторически едины), спровоцированы активным выходом Церкви на общественное поле, ее возрастающим влиянием в нашей стране.

Внешняя агрессия, многократно увеличенная с помощью СМИ, вызывает разномыслия, связанные непосредственно с толкованием Евангелия. Точнее, даже не с толкованием, а конкретной реализацией Христовых заповедей в условиях нашей современной жизни. Как должен вести себя христианин, если его бьют по правой щеке?

Вроде бы — ответ очевиден. Очевиден, но не так чтобы очень. Вот и говорят, пишут, проповедуют пастыри и иные активные миряне — так, как позволяет им их совесть. И нет единства даже в, казалось бы, малом. Малом, но, как выясняется, трудноисполнимом. Просто невозможном. И это тоже — аргументированно…

В каком случае разномыслие ведет к разделению? Современные наблюдатели за церковной жизнью, находящиеся на разных полюсах друг от друга в вопросе признания Христа Богом, сходятся в одном: так происходит, когда люди не умеют, не знают, как говорить с оппонентом. Культура дискуссии, диалога без глухих провалов по части смысла не только ушла из нашей жизни, но, кажется, и не приходила в нее.

Помните историю Вавилонской башни? Часто церковные споры напоминают разговор после смешения языков во время строительства этого мегаломанского сооружения. Представьте — два человека, некогда понимавшие друг друга, стоя на одном этаже, пытаются объясниться на совершенно разных языках. И вместо того чтобы попробовать найти точки соприкосновения, сердятся и приходят в бешенство от непохожести когда-то близких людей на них самих.

Или такой вот пример — даже далеко углубляться не надо. На прошедшем в декабре минувшего года епархиальном собрании Москвы Патриарх Кирилл снова заговорил о многообразии мнений в церковной среде, указав на то, что оно, это многообразие, слишком часто стало принимать абсурдные формы в Интернете: «В виртуальном пространстве формируются группы церковных либералов и консерваторов, которые ищут не истину, не правду Божию, а способ, как больнее уколоть, острее уязвить друг друга. Это весьма печальная тенденция». Внутрицерковные разделения, распри и вражда, по словам Святейшего, «свидетельство младенчества в вере, ребячества, которое подчас принимает хулиганские формы». «Но если для медийного формата общения подобные явления вполне естественны, поскольку соответствуют современным представлениям о свободомыслии, то для нашей многовековой церковной традиции все это глубоко чуждо, как чуждо и противно это самому духу евангельского учения». Говорил Предстоятель о недопустимости провокационных форм в интернетобщении и обсуждении острых тем.

Сегодня в Церкви создан институт Межсоборного присутствия, где обсуждается все: от вопросов жизни в монастырских обителях до экологической обстановки. Пожалуй, это хороший способ высказать свои соображения тем людям, которым есть что сказать. Тем более что все документы, принимаемые там, сначала проходят стадию общественного обсуждения. Трудность только в том, чтобы отнестись к этому серьезно и довериться Священноначалию, поверить, что и твой голос, твое мнение будет учтено при соборном решении.

Когда этот текст только обдумывался, возникала мысль о том, чтобы составить краткий «перечень» основных разномыслий в Церкви. Дать им небольшую характеристику, определить «состав участников», способ их мышления, даже чувствования, а также причины мыслить в пределах одной Церкви совершенно разно. Но постепенно пришлось отказаться от этого — дело все в том, что невозможно провести четкие границы, разделить церковных людей на какие-то определенные группы. При этом причина у большинства разномыслий, не связанных с богословием, одна — гордыня. И еще отсутствие любви. Пусть это звучит банально, но это так — отсутствие христианской любви друг к другу, любви жертвенной, то есть умеющей слушать и слышать. Любви мудрой. Любви, о которой говорил апостол Павел в том же самом Послании к Коринфянам (см.: 1 Кор. 13, 1–13). И пока не будет хотя бы капли такой любви между христианами, не получится никакого конструктивного диалога.

Повинуясь этикету, смягчим безапелляционность выражений, ведь все написанное выше — только лишь частное мнение. Но пожалуйста, давайте попробуем мирно побеседовать. И услышать друг друга.

Наталья Волкова

Единомыслие созидательно

Недавно передо мной поставили весьма трудный вопрос: возможны ли и желательны ли разномыслия в Церкви? Не хотелось бы уподобляться Дельфийской пифии (а равно и некоторым нашим деятелям) и отвечать на него двусмысленно. С другой стороны, здесь явно нежелателен однозначный, но поверхностный ответ. Проблема слишком сложна, глубока и важна.

На первый взгляд, разномыслия в Церкви нежелательны и невозможны. Один Господь, одна вера, одно крещение,— говорит святой апостол Павел (Еф. 4, 5). И он же добавляет: Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно (1 Кор. 1, 10). В этом глубинное различие между Церковью и античным обществом (а равно и нынешним плюралистическим), между верой и философией. Если для античной философии высшей ценностью было обилие мнений и обилие школ, то для христианства — одно, но истинное мнение, точнее — знание от откровения. Если Истина — абсолютна и личностна, а не относительна и объективна, то, конечно, разномыслия невозможны. Семь мудрецов-слепцов могут ходить вокруг слона, ощупывать его бока, ноги, хобот и, противореча и в то же время дополняя друг друга, говорить: «Это стена. Нет, это колонна. Нет, это змея». Но на это не имеют права ни апостолы Лука и Клеопа, ни святые жены-мироносицы, ибо им встретился и лично открылся Сам Воскресший Христос.

Познаете истину, и истина сделает вас свободными,— провозглашает Христос (Ин. 8, 32). Христианство — действительно религия рабов, только рабов освобождаемых. От греха, смерти, неведения. А еще — рабов Божиих, получивших задание стать сынами Божиими по благодати. То есть — сынами Истины с большой буквы.

Философия и плюрализм мнений — религия сытых рабовладельцев, привыкших играть с истиной. Один философ в припадке циничной откровенности однажды заявил при личной беседе, что сама истина философию не интересует. Философия занимается методологией научного поиска истины. Поэтому чем больше подходов, чем больше мнений, тем интереснее. Но только это — путь в никуда, точнее, в преисподнюю. Как страшно и точно заметил Пушкин о бесах в своих набросках к «Фаусту»: «Ведь мы играем не из денег, А только б вечность проводить!».

И в свете радостной встречи с Воскресшим единомыслие и единомудрие становится высшей ценностью, ибо оно становится плодом Святаго Духа, сошедшего на Церковь в Пятидесятницу. «Изволися Духу Святому и нам»,— говорили святые отцы в завершение Вселенских Соборов.

У единомыслия есть еще одна черта: оно созидает общество. Господь вселяет единомысленныя в дом (ср.: Пс. 67, 7),— говорит Псалмопевец. Не случайно святой равноапостольный император Константин, обратившись с речью к отцам Первого Вселенского Собора, сказал: «Внешние войны не приносят мне столько огорчений, сколько раздоры в вашей среде». Ведь Церковь — стержень единомыслия в государстве. А отсутствие единомыслия в обществе означает, что ему грозит опасность превратиться в сумму отдельно взятых потребителей. Или в толпу мародеров. В зависимости от обстоятельств.

С другой стороны, единомыслие бывает мнимым. Как в поздние советские времена, когда клялись в верности советскому строю, а на кухне травили антисоветские анекдоты; с трибун твердили о своем бескорыстии, а сойдя, брали взятки или шли охотиться за импортными шмотками; когда под покровом мнимого единства и вырастали те циники, которые разрушили великую державу.

Или, более того, единомыслие может быть пагубным. Как, например, во время Флорентийской унии, когда единство выстраивалось на лжи, насилии и своекорыстии. Или во время гонения на Церковь в 1920– 1930 годы, когда тысячи согласных между собой пролетариев и безбожных интеллигентов, чуждых русскому народу, шли на злое и неправедное дело богоборчества. Или единомыслие в Третьем рейхе, когда более 90% его граждан поддерживали Адольфа Гитлера, приведшего немецкий народ к бесчисленным преступлениям, а затем — к национальной катастрофе. Или, например, Всемирный Совет Церквей, где единство основано на минимуме догматики и на языческой, содомической морали.

Поэтому для разрушения пагубного единомыслия разномыслие просто необходимо. В известных пределах, разумеется.

Василий Суриков. «Первый Вселенский Никейский Собор»

И, однако, возникает вопрос: а как все-таки достигать единомыслия? Ответ: только любовью. Не случаен возглас на Литургии: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святаго Духа, Троицу Единосущную и Нераздельную». Давно замечено, и случалось переживать самому: временами любящие и близкие друг другу люди говорят о чем-либо одними и теми же словами, используют одни и те же формулировки. И это не надоедает никогда, напротив, испытываешь удивительную радость узнавания, если не сговариваясь, хором с любимым человеком говоришь одно и то же. Как замечательно сказал богодухновенный старец святой Иустин Попович, Истина постигается в свете Любви, ибо без любви она немыслима. И, соответственно, единомыслие — дар Божественной любви, которая, по слову поэта, «движет солнце и светила». И напротив, господство плюрализма и разномыслия в современном обществе показывает, сколь мало в нем любви, сколь много розни и ненависти.

И когда святой апостол Павел говорит в Послании к Коринфянам: Ибо, во-первых, слышу, что, когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения, чему отчасти и верю. Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные (1 Кор. 11, 18–19), то это отнюдь не показатель благополучия Коринфской общины, напротив: не хвалю [вас], что вы собираетесь не на лучшее, а на худшее (1 Кор. 11, 17). И, как известно, споры в Коринфской Церкви той эпохи соседствовали со ссорами, уничижением неимущих, беспорядками во время Евхаристии и т.д.

С другой стороны, Спаситель говорит о Себе: Я есмь путь и истина и жизнь (Ин. 14, 6). Единомыслие часто не данность, а искомая цель, результат пути. И часто надобно потерпеть заблуждение собрата, чтобы терпением и любовью его привести к единству и единомыслию.

Еще вопрос: а каковы критерии разномыслия в Церкви? На мой взгляд, они терпимы, если не касаются того, что Церковь приняла, чего держится, что стало общим и несомненным ее достоянием. Говоря языком преподобного Викентия Леринского, «что всегда, что от всех, что повсюду». Скажем, один известный петербургский протоиерей может не любить советский строй, это его право. Но нетерпимо, когда он на основании этого провозглашает право на воинское предательство и предателей уравнивает с героями Великой Отечественной войны. А еще нетерпимее, когда из ложного гуманизма он провозглашает право человека на эвтаназию, да еще с благословения священника и с санкции адвоката. Можно спорить о музыкальных стилях, но нетерпимо, когда весьма уважаемые в Церкви лица профанационную оперу «Иисус Христос — суперзвезда» не считают оскорбительной для Православия, лишь бы угодить духу века сего. И совсем нетерпимо, когда в своих высказываниях священнослужители и миряне попирают святые догматы и каноны, утвержденные Церковью на Вселенских и Поместных Соборах. Нетерпимо, когда один известный московский священник, горячий поборник тотальной катехизации, не верит в бессмертие человеческой души, считает, что в самом начале творения Бог боролся с мировым злом, а о Христе рассуждает совершенно по-несториански; когда преподаватели духовных школ открыто сомневаются в реальности евангельских чудес, сводя их в лучшем случае к символам, и открыто проповедуют происхождение человека от обезьяны.

Граница терпимого и нетерпимого временами весьма тонка, но она реальна. Как реальна граница Церкви.

С другой стороны, есть целый ряд вопросов, прежде всего пастырских, по которым существуют различные мнения, например: как исповедоваться, как часто причащаться и т.д. Даже при совершении богослужения ряд, казалось бы, небольших, но существенных деталей заметно отличается от храма к храму. И это естественно. Семьи везде несколько разные, и у родителей — своя стратегия.

В целом границы разномыслия четко определены Блаженным Августином: «В главном единство. В остальном свобода. Во всем любовь».

Диакон Владимир Василик

Журнал «Православие и современность» №24 (40)